Молния - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

– Что вам от меня нужно?

– Я не хочу, чтобы вы сегодня ехали в больницу. Я хочу быть точно уверен, что вы не будете принимать роды у Джанет Шейн. Вы превратились в мясника, потенциального убийцу, и на этот раз вас надо остановить…

Марквелл облизал сухие губы.

– Я до сих пор не знаю, кто вы такой.

– И никогда не узнаете, доктор. Никогда.

* * *

Никогда прежде Боб Шейн не испытывал такого страха. Он изо всех сил сдерживал слезы, потому что суеверно полагал, что открыто проявлять страх – это значит искушать судьбу, что может навлечь смерть на Джанет и младенца.

Сгорбившись, опустив голову, он молил про себя: «Господи, ведь Джанет могла сделать лучший выбор. Она такая красивая, а я – настоящее чучело. Я всего-навсего простой бакалейщик, и моя лавчонка никогда не будет приносить большого дохода, а она все равно меня любит. Господи, она такая хорошая, добрая, скромная… она не должна умереть. Может, Ты хочешь забрать ее потому, что она уже достойна рая. Но я-то еще не достоин и нуждаюсь в ней, чтобы она могла сделать из меня хорошего человека».

Дверь отворилась.

Боб поднял голову.

Доктор Карлсон и доктор Яматта в зеленых больничных халатах вошли в комнату.

Их появление испугало Шейна, и он медленно поднялся с кресла.

Глаза Яматты никогда не были такими грустными.

Доктор Карлсон был высоким солидным мужчиной, который выглядел представительно даже в мешковатой больничной форме.

– Мистер Шейн… Я очень сожалею. Очень сожалею, но ваша жена скончалась во время родов.

Боб застыл на месте, словно ужасная новость обратила его в камень. Он почти не слышал, что говорит Карлсон.

– Слишком узкий таз… одна из тех женщин, которых природа не предназначала для деторождения. Ей нельзя было беременеть. Сожалею… Очень сожалею… все, что было в наших силах… сильное кровотечение… но младенец…

Слово «младенец» вывело Роберта из состояния паралича. Он неуверенно шагнул к Карлсону.

– Вы сказали «младенец»?

– Это девочка, – ответил Карлсон. – Здоровенькая маленькая девочка.

Боб считал, что все потеряно. И вот теперь он смотрел на Карлсона, и в его душе зарождалась робкая надежда, что частица Джанет не умерла и что в конце концов он не совсем одинок в этом мире.

– Это правда? Девочка?

– Да, – подтвердил Карлсон. – Удивительно красивый ребенок. Она родилась с густыми темными волосами.

Глядя на Яматту, Боб произнес:

– Моя девочка выжила.

– Да, – в свою очередь подтвердил Яматта. Горькая улыбка мелькнула у него на губах.

– Вы должны благодарить доктора Карлсона. Боюсь, что миссис Шейн была обречена. А в менее опытных руках погибла бы и девочка.

Все еще боясь поверить. Боб обратился к Карлсону:

– Ребенок… Ребенок выжил, значит, мне есть за что благодарить судьбу.

Врачи стояли в неловком молчании. Затем Яматта положил руку на плечо Боба Шейна, словно чувствуя, что тот нуждается в таком прикосновении.

И хотя Боб был куда выше и тяжелее хрупкого доктора, он склонился к Яматте. Подавленный горем, он расплакался, и Яматта обнял его.

* * *

Хотя незнакомец пробыл у Марквелла еще час, он молчал и не отвечал ни на один его вопрос. Погруженный в свои мысли, он лежал на кровати, уставившись в потолок и почти не двигаясь.

По мере того как доктор трезвел, его начала одолевать мучительная головная боль. Как всегда во время похмелья, он испытывал к себе еще более острую жалость, чем та, которая вынуждала его пить.

Наконец незваный гость посмотрел на свои часы:

– Одиннадцать тридцать, мне пора уходить. – Он поднялся с кровати, подошел к стулу и вытащил из-под бушлата тот самый нож.

Марквелл напрягся.

– Я немного подрежу веревки, доктор. За полчаса вы сумеете из них выпутаться, если очень постараетесь. А у меня будет достаточно времени, чтобы убраться отсюда подальше.

Пока человек, склонившись, подрезал веревки, Марквелл ждал, что лезвие ножа вот-вот вонзится ему между ребер.

Но не прошло и минуты, как незнакомец опять спрятал нож и, задержавшись у двери спальни, сказал:

– Вы еще можете исправиться, доктор. Не думаю, что у вас на это хватит воли, но, кто знает, может, я ошибаюсь.

И он вышел.

Минут десять, пока Марквелл старался освободиться от веревок, он время от времени слышал снизу какой-то шум. Видимо, гость искал, чем поживиться. И хотя он казался загадочным, вернее всего, он был обычным взломщиком со странной манерой поведения.

В двадцать пять минут после полуночи Марквелл наконец высвободился. От трения веревок у него на запястьях выступила кровь.

И хотя уже полчаса снизу не доносилось ни звука, он взял из ночного столика револьвер и осторожно спустился по лестнице. Он направился в кабинет, где принимал больных и где вор наверняка запасся наркотическими средствами; но никто не прикасался к двум белым высоким шкафам, где хранились лекарства.

Он поспешил в библиотеку, уверенный, что найдет взломанным свой ненадежный сейф. Но сейф не был взломан.

В растерянности он повернулся, чтобы уходить, и вдруг заметил гору пустых бутылок из-под виски, джина, текилы и водки в раковине при баре. Гость задержался лишь для того, чтобы найти запас спиртного и вылить его в раковину.

К зеркалу в баре была приклеена клейкой лентой записка. Пришелец написал ее аккуратными крупными печатными буквами:

Если вы не прекратите пить, если вы не примиритесь с мыслью о смерти сына, то не пройдет и года, как выстрелом в рот вы разнесете себе мозги. Это не предсказание, а непреложный факт.

Сжимая в руках записку и револьвер, Марквелл обвел взглядом пустую комнату, словно незнакомец, как привидение, которое по своему желанию может появляться и исчезать, все еще незримо присутствовал здесь.